В международных отношениях существуют моменты, когда кажущиеся разрозненными явления внезапно складываются в единую стратегическую картину — так, словно регион сам подсказывает аналитикам новую конфигурацию сил. Восточное Средиземноморье переживает именно такой момент: Греция инициирует самое масштабное за последние десятилетия перевооружение, Турция ускоряет собственные военно-технологические программы, Израиль превращается в структурный элемент греческой оборонной архитектуры, а параллельно Турция и Египет делают шаги навстречу друг другу, фиксируя тектонический сдвиг на Ближнем Востоке.
Как пишет ArabiToday об этом говорится в статье опубликоанной на сайте Аналитического центра Baku Network
Эти процессы часто рассматриваются изолированно — как отдельные сюжеты, имеющие локальную логику. Однако при внимательном анализе они образуют единую стратегическую линию: перестройку регионального баланса вокруг трех взаимосвязанных осей — греко-израильской оборонной интеграции, турецкой военно-технологической автономизации и новой ближневосточной дипломатии, сближающей Турцию и Египет.
Главный исследовательский вопрос настоящего анализа звучит так: как взаимное усиление греческо-израильского военного партнерства, турецкое наращивание оборонного потенциала и сближение Турции с Египтом меняют архитектуру безопасности Восточного Средиземноморья и весь стратегический баланс на Ближнем Востоке?
Ответ на него требует выхода за пределы традиционного описания конфликтных линий. Необходимо рассматривать регион одновременно в трех измерениях: оперативно-военном — какие системы вооружений и концепции ведения боя формируют новый баланс сил; геополитическом — как переплетение греческих, турецких, израильских и египетских интересов меняет стратегическое пространство; системном — в какой мере региональная перестройка отражает смену глобального контекста, включая политику США при администрации Трампа, трансформацию европейской безопасности и эволюцию ближневосточного многовекторного порядка.
Настоящее исследование стремится показать, что центральный процесс — не само перевооружение Греции, не развитие турецких ракетных и беспилотных программ, и даже не дипломатическое потепление между Анкарой и Каиром. Ключевой фактор — конвергенция этих процессов, создающая новый тип стратегической среды: более насыщенной технологиями, менее предсказуемой и гораздо более зависящей от взаимодействия региональных сил, чем от вмешательства внешних держав.
Греция начала реализацию программы модернизации вооруженных сил стоимостью почти 28 миллиардов евро, из которых около 3 миллиардов направлено исключительно на строительство многоуровневой противовоздушной и противоракетной обороны. Для страны с ВВП около 227 миллиардов долларов это один из самых масштабных оборонных пакетов в Европе — сопоставимый по уровню амбиций только с программами Польши, Финляндии и Румынии.
Программа «Щит Ахиллеса» (Achilles Shield) является ядром греческой оборонной трансформации. Ее цель — создание полностью интегрированной ПВО-ПРО, способной перехватывать беспилотники всех типов, нейтрализовать высокоточные ракеты, обеспечивать эшелонированную защиту ключевых островов и лишать Турцию преимущества в оперативном развертывании сил.
Ключевым элементом нового «щита» Афины видят израильские технологии. Израиль становится не просто поставщиком вооружений, а фактически встроенным компонентом греческой оборонной системы. Поставки включают 36 пусковых установок PULS производства Elbit, новые ракетные комплексы для замены устаревших систем «Оса», «Тор-М1», С-300, а также возможное развертывание лазерной ПРО «Маген Ор» для противодроновой обороны.
PULS — многофункциональная ракетная платформа с дальностью до 300 км и высокой точностью поражения. В условиях Эгейского моря это означает создание зоны глубинного сдерживания турецких сил, возможность проводить контрбатарейные операции на островах, а также ограничение турецкой маневренности в воздушно-морской среде.
Если до сих пор оперативное преимущество Анкары обеспечивалось географической близостью к спорным районам, развитой системой дронов Bayraktar, Akinci, Kizilelma, способностью к быстрому развертыванию морских и воздушных сил, то теперь Афины стремятся «заморозить» это преимущество, лишив Турцию того, что военные называют высокой скоростью оперативного доступа.
Согласно данным Министерства обороны Греции, в рамках программы до 2036 года планируется обновление 80% систем ПВО, переход к сетевой архитектуре управления огнем, интеграция средств РЭБ, усиление тактического звена ВВС через закупки F-35 и модернизированные F-16 Viper.
Эта комбинация делает Грецию одним из наиболее защищенных воздушных пространств в Европе, сопоставимым по уровню эшелонирования с Израилем, Польшей и Саудовской Аравией.
Греко-израильская военная интеграция: структура, драйверы и стратегические последствия
Чтобы понять, почему связка Афины–Иерусалим становится системным фактором безопасности Восточного Средиземноморья, необходимо выйти за рамки поставок вооружений. Углубление сотрудничества основано на трех уровнях: операционном, технологическом и стратегическом. Именно их синергия создает новое качество.
Операционный уровень — это переход от отдельных учений к созданию совместных структур. За последние пять лет Греция и Израиль провели рекордное количество совместных военно-воздушных операций, включая многонациональные маневры «Iniochos», «Blue Flag» и «Noble Dina». Эти учения включали симуляции подавления ПВО, удары по высокозащищенным морским целям, взаимодействие авиации, флота и спецподразделений, а также совместное управление сложными воздушными сценариями.
Особое значение имеет функционирование учебного авиацентра в Каламате, управляемого израильской компанией Elbit Systems по 22-летнему контракту стоимостью свыше 1,6 млрд евро. Центр обеспечивает подготовку греческих пилотов на одном из самых современных в Европе тренировочных комплексов — с симуляторами, системами анализа полета и инфраструктурой, полностью аналогичной израильской модели. По сути, Афины передали критическую фазу подготовки личного состава в руки технологически продвинутого партнера, встроив собственную авиацию в стандарты ВВС Израиля. Это пример горизонтальной интеграции, когда союзные государства синхронизируют обучение, тактику и технологические подходы.
Технологический уровень интеграции определяется стремлением Греции уйти от смешанного советско-натовского вооружения, которое делает систему ПВО фрагментированной и уязвимой. Системы С-300ПМУ1, «Тор-М1» и «Оса-АКМ» создают сложности: трудности интеграции в натовский контур, зависимость от устаревших российских комплектующих, низкая цифровая совместимость с современными средствами обнаружения. Израиль предлагает не просто замену, а сетевую архитектуру, в которой тактические, оперативные и стратегические уровни соединяются в единую систему управления огнем.
Технологически наиболее значимыми становятся: PULS — ракеты дальностью 300 км и высокоточные боеприпасы нового поколения; «Маген Ор» — лазерная система перехвата беспилотников и минометных боеприпасов; перспективные элементы ПРО, обсуждаемые в контексте совместимости с системами Arrow и David’s Sling. Израиль благодаря этому получает стратегическую позицию технологического архитектора третьей по значимости системы ПВО в регионе — после Израиля и Турции.
На стратегическом уровне греко-израильское взаимодействие отвечает на два ключевых вызова: рост турецкой военной автономии — от беспилотников Baykar до ракет Tayfun и SOM, а также усиление нестабильности ближневосточной среды, требующей от Израиля расширения внешнего защитного контура. Греция стремится нивелировать турецкое преимущество в оперативной скорости, создать контур ПВО, устойчивый к массовым атакам дронов, и получить стратегическую защиту от высокоточных ракетных угроз. Израиль, в свою очередь, стремится укрепить положение в европейском оборонном комплексе, расширить доступ к средиземноморским маршрутам и укрепить позиции в треугольнике Греция–Кипр–Израиль.
Таким образом, программа «Щит Ахиллеса» становится не просто военным проектом. Она превращается в фундаментальный элемент новой региональной архитектуры, где Израиль выполняет роль ключевого поставщика технологий, а Греция — роль передового форпоста западной безопасности.
Турция в условиях симметричного наращивания: автономизация оборонной промышленности и новая логика стратегического поведения
Анализ греческого перевооружения невозможен без параллельного изучения турецкого оборонного развития. С начала 2020-х годов Турция опирается на три ключевых направления: беспилотные платформы нового поколения, ракетные программы дальнего действия и создание национальной ПВО и ПРО. Каждое из этих направлений влияет на греческие решения, а в совокупности формирует среду симметричного наращивания.
Беспилотные системы остаются главным инструментом турецкого оперативного превосходства. Bayraktar TB2 стал глобальным экспортным хитом, а появление Akinci и Kizilelma усилило воздушно-морскую компоненту и создало новый тип угроз для греческих островов. Более 30 государств закупили или арендуют турецкие UAV, что дает Анкаре оперативное преимущество в разведке, возможность быстрого нанесения ударов и контроль над низкоуровневым воздушным пространством. Не случайно модернизация ПВО Греции ориентирована прежде всего на противодействие беспилотникам — это прямой ответ на турецкие успехи.
Ракетные программы, в частности Tayfun, позволяют Турции накрывать почти всю территорию Греции. Дальность около 560 км создает фактор политического давления, расширяет возможности точных ударов и усиливает стратегическую гибкость. Это усиливает динамику симметричного наращивания: Греция укрепляет ПВО, Турция — ракеты; Греция закупает PULS, Турция увеличивает объемы производства баллистических систем.
Национальная ПВО — программы Hisar A/O и Siper — направлены на создание устойчивой собственными силами многослойной системы обороны и снижение зависимости от внешних поставщиков. Системы Siper с заявленной дальностью до 150 км рассматриваются как турецкий аналог дальнобойных комплексов, создавая для Анкары новый уровень стратегической автономии.
Таким образом, Греция и Турция вступили не просто в гонку вооружений. Они оказались в гонке технологического качества, где ключевым становится не количественное превосходство, а способность создавать и интегрировать сложные сетевые оборонные системы.
Египет и Турция: новая ближневосточная ось и ее влияние на восточносредиземноморскую стратегию
Процессы в Восточном Средиземноморье невозможно рассматривать без второго крупного сюжета — сближения Анкары и Каира. Оно может оказаться недостающим элементом понимания региональных смещений. Сближение Турции и Египта в 2024–2025 годах выглядит не просто дипломатическим событием, а системным разворотом, который накладывает новый контур на всю стратегическую среду Восточного Средиземноморья. Две региональные державы с населением вместе свыше 190 миллионов человек, крупнейшими армиями арабского и неарабского мира и глубокой исторической связанностью начали движение навстречу после десяти лет жесткой конфронтации. Чтобы понять значение этого процесса, необходимо проанализировать три уровня его детерминации: структурный, политико-операционный и геоэкономический.
На структурном уровне сближение Турции и Египта стало почти неизбежным. Несмотря на идеологические противоречия периода 2013–2020 годов, эти две страны всегда оставались теми акторами, на которых ложится основная нагрузка по поддержанию ближневосточного баланса. Три фактора сделали их приближение рациональным. Во-первых, региональная архитектура, сформировавшаяся после событий в Газе и на Красном море, потребовала от государств первого эшелона самостоятельного формулирования правил игры — в условиях, когда внешние силы ограничивают участие, а глобальная переориентация США и фрагментация европейской политики создают вакуум. Турция и Египет обладают достаточным весом, чтобы этот вакуум заполнять.
Во-вторых, отсутствие координации между Анкарой и Каиром в Ливии, Сирии и Восточном Средиземноморье привело к тому, что их соперничество начало усиливать третьих игроков — как региональных, так и внегосударственных. Это стало угрозой как турецким, так и египетским интересам, так как стратегические пространства начали формироваться без их участия.
В-третьих, энергетическая трансформация Восточного Средиземноморья поставила вопрос о необходимости хотя бы минимального уровня координации. Перспективы газовой кооперации, экспорт СПГ, развитие морских коридоров и инфраструктурных проектов — все это требует согласованных действий. Без такой координации энергетические проекты автоматически оказываются под внешним контролем, что лишает Турцию и Египет значительной части влияния. Таким образом, сближение Анкары и Каира — это структурная необходимость, диктуемая логикой региональной силы.
На политико-операционном уровне важнейшим катализатором выступила война в Газе. Для Египта сектор Газа — это зона прямой национальной безопасности и часть исторической ответственности. Для Турции — символ политической идентичности и элемент ближневосточной политики. Это создало уникальную точку пересечения интересов. Египет контролирует переход Рафах — главный канал гуманитарного доступа. Турция обладает значительным влиянием в палестинской политике. Оба государства отвергают сценарий внешнего управления Газой и стремятся участвовать в формировании будущей политической архитектуры.
Передача специального послания президента ас-Сиси президенту Эрдогану министром Абдель-Атти в Анкаре стала знаковым сигналом: Каир рассматривает Анкару не как оппонента, а как партнера по формированию будущего сектора Газа. Это включает механизмы прекращения огня, параметры международного присутствия, будущую структуру палестинского управления и контроль над гуманитарными потоками. Такая дипломатическая синхронизация превращает конкуренцию в совместное управление кризисом, что резко меняет баланс сил: Турция перестает быть изолированным игроком и становится частью ближневосточного тандема.
На геоэкономическом уровне сближение имеет не меньший вес. Три направления формируют новую картину сотрудничества. Первое — энергетика Восточного Средиземноморья. Экспорт СПГ через египетские терминалы, транспортировка газа, морские маршруты в Турцию и Европу — все это требует координации, если Анкара и Каир хотят сохранить контроль над региональной энергосистемой. Координация снижает зависимость от внешних центров регулирования и позволяет удерживать инициативу.
Второе направление — Ливия. Многолетнее соперничество Турции и Египта привело к стратегическому тупику, когда ни один из акторов не получил решающего преимущества. Более того, политическая конфигурация Ливии стала зависеть от нерегиональных игроков. Сближение Анкары и Каира позволяет ограничить риски эскалации, разделить зоны влияния, повысить предсказуемость действий и сократить политические издержки.
Третье направление — транспортные маршруты и Красное море. Нестабильность, возникшая в Красном море, усилила зависимость торговых потоков от египетских каналов и турецких портов. Анкара и Каир получают возможность выстраивать согласованные позиции по морской безопасности, укреплять контроль над маршрутом Европа–Индийский океан и усиливать стратегическую автономию.
Это геоэкономическое сближение превращает процесс в долгосрочное партнерство, а не ситуативный эпизод. Оно начинает влиять на весь контур Восточного Средиземноморья, включая греко-израильскую ось.
Влияние турецко-египетского сближения на греко-израильскую стратегическую ось становится ключевым вопросом. Греко-израильская интеграция была построена на предположении, что Турция будет продолжать расширять собственную сферу влияния, а Египет будет дистанцироваться от Анкары. Однако новый тандем Турция–Египет трансформирует эту логику. Для Греции это означает необходимость учитывать более широкую ближневосточную конфигурацию, возможность усиления политического веса Турции и необходимость более глубокой кооперации с Израилем и Кипром. Для Израиля это открывает возможность ограничивать турецкое влияние через египетские дипломатические каналы, а также требует адаптации своей стратегии под новые условия. Для Турции это означает усиление статуса, снижение стратегической изоляции и доступ к новому дипломатическому каналу.
В результате формируются две перекрестные оси: Греция–Израиль–Кипр — архитекторы воздушно-морской безопасности, и Турция–Египет — архитекторы политического и гуманитарного урегулирования. Эти оси не антагонистичны. Наоборот, они формируют многослойную систему стабилизации, где каждая пара стран закрывает собственный участок регионального вакуума.
Системная интеграция процессов: новая стратегическая архитектура Восточного Средиземноморья и Ближнего Востока
Анализ трех ключевых процессов — масштабного перевооружения Греции, ускоренной военно-технологической автономизации Турции и стремительного сближения Турции с Египтом — показывает, что регион вступает в фазу принципиальной перестройки. Ни один из этих процессов не является локальным. Все они тесно взаимосвязаны. Чтобы понять, как именно эта динамика формирует новую архитектуру региональной безопасности, необходимо рассматривать ее через три системных измерения: оперативное пространство, геополитическую структуру и экономико-энергетическую платформу.
Операционное пространство: формирование конкурентных зон сдерживания
Современная оборонная среда Восточного Средиземноморья становится зоной технологического паритета, а не количественного превосходства. Греция создает воздушный купол западного типа: за счет израильских технологий Афины усиливают ПВО и ПРО до уровня, сопоставимого с передовыми государствами Европы и Ближнего Востока. Ключевую роль играют PULS как средство глубинного удара и контрбатарейной борьбы, система «Маген Ор» как инструмент дешевого перехвата дронов, а также интегрированная сеть обнаружения, ориентированная на нейтрализацию турецких платформ. Фактически формируется эшелонированная система сдерживания, предназначенная для срыва быстрых операций Анкары.
Параллельно Турция выстраивает автономную трехзвенную архитектуру обороны. Анкара, двигаясь в сторону технологической самодостаточности, делает ставку на беспилотники Akinci и Kizilelma, баллистические ракеты Tayfun и национальную ПВО Hisar и Siper. Это создает зеркальный ответ греческой стратегии: каждое усиление Греции вызывает наращивание Турции, и наоборот.
Одновременно Египет и Турция формируют оперативный дипломатический тандем. Сближение Анкары и Каира снижает вероятность прямой конфронтации между двумя странами и создает новый дипломатический контур управления кризисами — прежде всего связанными с Газой и Восточным Средиземноморьем. В результате оперативная среда перестает быть бинарным противостоянием Греции и Турции. Она превращается в многополярную, конкурирующую конфигурацию, где разные блоки выполняют разные функции: Греция–Израиль–Кипр отвечают за воздушно-морское сдерживание; Турция–Египет — за политическое регулирование и стратегическую логистику; внешние акторы вроде США, ЕС и стран Персидского залива поддерживают отдельные сегменты, но не контролируют систему.
Геополитическая структура: от конкуренции к многовекторному равновесию
В регионе происходит возврат субъектности. Впервые за долгие годы местные державы не просто реагируют на внешние импульсы, а формируют собственную архитектуру безопасности, исходя из собственных интересов. США при администрации Трампа сосредоточены на глобальной торгово-энергетической повестке, ЕС занят внутренними структурными вопросами и безопасностью восточного фланга, Россия ограничена собственными ресурсами, а Китай действует мягко, расширяя инфраструктурное присутствие, но избегая конфликта с региональными силами. Это создает окно возможностей для Турции, Египта и Греции.
На основе синхронности процессов формируется новая структура баланса сил — система перекрестных осей. Первая ось — Греция–Израиль–Кипр, отвечающая за технологический контроль, воздушно-морской щит, стандарты НАТО и израильские технологии, а также за влияние на западный стратегический контур. Вторая ось — Турция–Египет, формирующая политический центр тяжести на Ближнем Востоке, задающая параметры урегулирования по Газе и контролирующая транспортные маршруты Суэца и Восточного Средиземноморья. Эти две оси не сталкиваются напрямую. Напротив — они создают баланс взаимного сдерживания, распределяя ответственность за разные зоны регионального пространства.
Экономико-энергетическая платформа: инфраструктура как инструмент геополитического влияния
Восточное Средиземноморье — один из ключевых энергетических и транзитных регионов мира. Новая стратегическая конфигурация затрагивает морские маршруты, газовые месторождения, инфраструктуру СПГ и энергетические коридоры, связывающие Ближний Восток и Европу.
Греция усиливает свою роль энергетического посредника. Благодаря развитию портов Средиземноморья, проектам СПГ и модернизации военно-морских сил Афины стремятся закрепиться в качестве стабильного маршрутного государства, способного обеспечивать энергобезопасность в условиях растущей нестабильности соседей.
Турция активно использует транзитную логику как инструмент политического влияния. Анкара развивает сухопутные маршруты, расширяет возможности турецких портов, укрепляет энергетическую связку с Азербайджаном и наращивает собственную СПГ-логистику. Это превращает транзит в стратегический рычаг, усиливающий ее переговорные позиции как в отношениях с Грецией, так и с Египтом.
Египет возвращает себе статус логистического ядра. Каир контролирует Суэцкий канал, располагает энергетической СПГ-инфраструктурой и выполняет роль административного центра в гуманитарной и военно-логистической поддержке операций, связанных с Газой. Это делает Египет незаменимым элементом формирующейся региональной архитектуры.
Сценарный анализ: как может развиваться новая архитектура безопасности
К горизонту 2030 года региональная динамика складывается в три вероятных сценария, каждый из которых отражает степень технологической насыщенности, политической синхронизации и военной конкуренции.
Сценарий управляемой конкуренции (базовый)
Вероятность этого варианта наиболее высока. Греко-израильская ось продолжает усиливаться, Турция углубляет автономизацию оборонной промышленности, а Анкара и Каир координируют свои позиции по Газе и ключевой логистике. Конфликты ограничиваются дипломатическими и экономическими инструментами. Итог — устойчивое, но хрупкое равновесие, в котором ни один из игроков не заинтересован в резкой эскалации.
Сценарий технологической гонки вооружений (турбулентный)
Средняя вероятность. Греция завершает создание «Щита Ахиллеса», Турция ускоряет ракетные программы, Израиль поставляет новые элементы ПРО, Египет балансирует между двумя разными блоками. Операционная конкуренция становится более интенсивной, а цикл «ответ–контрответ» укорачивается. Тем не менее стороны сохраняют стратегический контроль, избегая прямого столкновения.
Сценарий региональной конвергенции (оптимистичный)
Этот сценарий маловероятен, но полностью исключать его нельзя. Турция и Египет расширяют политическое партнерство, Греция и Турция переходят к переговорам о морских зонах, а Израиль становится гарантом новой многосторонней конструкции безопасности. Результатом становится переход к многополярной стабильности, где архитектура региона упорядочивается за счет взаимной зависимости.
Выводы: новая модель регионального равновесия
Регион стремительно переходит к другой модели стратегической реальности. На смену эпохе доминирования внешних игроков приходит конфигурация, в которой сами региональные державы создают правила игры. Греция выстраивает технологическую оборонную глубину и становится центром интегрированных воздушно-морских систем. Израиль превращается в системного поставщика безопасности и технологического архитектора. Турция укрепляет автономию оборонной промышленности и расширяет дипломатическое влияние. Египет возвращает себе роль политического и логистического ядра Ближнего Востока.
Баланс сил формируется не вокруг отдельных супердержав, а вокруг сети региональных центров — с разными функциями, но взаимодополняемыми возможностями. Это и определяет новую эпоху Восточного Средиземноморья: более сложную, более технологичную и значительно более автономную. В таких условиях стабильность региона зависит не от силы одного актора, а от качества взаимодействия между несколькими влиятельными державами, каждая из которых обладает собственным стратегическим ресурсом влияния.